Эрих Ремарк - Искра жизни [перевод Р.Эйвадиса]
— …в двенадцать сменяюсь, значит, еще увидимся сегодня, а?
— Конечно, Артур! — ответил ему женский голос.
Шаги приближались. Вскоре 509-й уже мог различить на фоне неба два женских силуэта. Он посмотрел на пулеметные вышки. Вечер был темный и сырой, и он не мог видеть часовых, а значит, и они его — тоже. Он осторожно зашипел. Девицы остановились.
— Эй, ты где? — прошептала одна из них.
509-й поднял руку и помахал ей.
— Ах вон ты где. Деньги с собой?
— Да. Что у вас?
— Сперва гони монету. Три марки.
Деньги лежали в мешочке, к которому была привязана нитка. С помощью длинной палки он просунул их под проволокой на дорожку. Одна из девиц нагнулась, подняла деньги, торопливо пересчитала их и сказала:
— Лови!
Они достали из карманов пальто несколько картофелин и перебросили их через забор. 509-й ловил их, подставляя лебенталевское пальто.
— Теперь хлеб! — сказала вторая, та, что поплотнее.
Сквозь ряды колючей проволоки полетели куски хлеба. 509-й проворно сгребал их в кучу.
— Все! Больше ничего нет. — Девицы тронулись было дальше.
509-й зашипел.
— Ну что тебе? — спросила толстушка.
— Вы можете принести еще?
— Через неделю.
— Нет, сегодня, из казармы, на обратном пути. Они же вам дадут все, что вы захотите.
— Ты тот самый, что и всегда? — спросила толстушка и наклонилась вперед, вглядываясь в темноту.
— Они же все похожи друг на друга, Фритци, — сказала вторая.
— Я могу здесь подождать, — шептал 509-й. — У меня еще есть деньги.
— Сколько?
— Три.
— Нам пора, Фритци, — поторопила ее вторая. Все это время они громко топтались на месте, делая вид, будто продолжают шагать по дорожке, чтобы часовой ничего не заподозрил.
— Я могу ждать всю ночь. Пять марок!
— Ты что — новенький? — спросила Фритци. — А где тот, другой? Умер?
— Заболел. Он прислал меня вместо себя. Пять марок. А может быть, и больше.
— Пошли, Фритци. Нам нельзя здесь так долго торчать.
— Ну ладно. Посмотрим. Жди, если хочешь.
Девицы отправились дальше. 509-й слышал еще несколько секунд, как шуршали их юбки. Он отполз назад, волоча за собой пальто, и в изнеможении опустился на землю. У него было такое чувство, словно он вспотел. Но кожа его была совершенно сухой. Он повернулся и увидел Лебенталя.
— Порядок? — спросил Лео.
— Да. Вот картошка и хлеб.
Лебенталь наклонился к нему.
— Ну и стервы, — проговорил он, закончив осмотр. — Настоящие кровопийцы! Это же цены — еще почище, чем здесь, в лагере! Полторы марки хватило бы за глаза. Три марки! Да за три марки можно было с них и колбасы потребовать! Вот что значит — доверить другому такое ответственное дело!
509-й не слушал его.
— Лео, давай делить, — сказал он.
Они отползли за барак и разложили перед собой хлеб и картошку
— Картошка нужна мне, — заявил Лебенталь, — чтобы мне завтра было чем торговать.
— Нет, сейчас нам все нужно самим.
Лебенталь поднял голову.
— Да? А откуда я возьму деньги на следующий раз?
— У тебя же еще что-то осталось.
— И все-то ты знаешь!
Они стояли на четвереньках и смотрели друг другу в провалившиеся глаза, как два хищника перед схваткой.
— Сегодня ночью, на обратном пути, они принесут еще. Оттуда. Этим товаром торговать легче. Я сказал им, что у нас еще есть пять марок.
— Знаешь что?.. — начал было Лебенталь, но тут же умолк. — В общем, дело твое. Если у тебя есть деньги… — сказал он, выдержав паузу.
509-й не отрываясь смотрел ему в глаза. Наконец, Лебенталь, не выдержав, отвернулся и бессильно опустился на локти.
— Ты меня сведешь в могилу! — запричитал он тихо. — Чего ты хочешь? Зачем ты суешься не в свое дело?
509-й отчаянно боролся с желанием схватить картофелину, засунуть ее в рот, потом еще одну и еще, пока их никто не отнял.
— Как ты себе это представляешь? — бормотал Лебенталь. — Все сожрать, потратить все деньги, как идиоты — а потом?.. Где потом взять деньги?
Картошка. 509-й чувствовал ее запах. Хлеб. Руки не желали больше подчиняться разуму. Желудок свело от нестерпимой жажды пищи. Есть! Есть! Глотать! Быстро! Быстро!
— У нас есть коронка, — проговорил он с трудом и отвернулся. — Как с коронкой? Мы же получим за нее что-нибудь. Ты нашел кого-нибудь?
— Сегодня ничего не получается. Это долгая история. Надо рассчитывать только на то, что держишь в руках.
«Неужели он не хочет есть? — думал 509-й. — Что он болтает? Неужели у него от голода не разрывается желудок на части?»
— Лео, — сказал он, с трудом шевеля тяжелым языком, — подумай о Ломане. Если она доберется и до нас, будет поздно. Теперь каждый день на счету. Нам больше не нужно думать на целые месяцы вперед.
Со стороны женского лагеря донесся крик — тонкий и жалобный, словно зов испуганной птицы. Там какой-то мусульманин стоял на одной ноге, простирая руки к небу. Второй пытался его сдержать. Казалось, будто они танцуют перед темными кулисами неба странно-нелепое «па-де-де». Мгновение спустя они оба рухнули наземь, как два высохших деревца, и крик смолк.
509-й повернулся.
— Если мы станем такими, как эти, нам уже ничто не поможет, — сказал он. — Тогда нам крышка. Навсегда. Мы должны защищаться, Лео.
— Защищаться? Как?
— Защищаться, — уже спокойнее повторил 509-й. Он вновь обрел способность видеть. Запах хлеба уже не ослеплял его. — Чтобы выжить, — шепнул он почти беззвучно на ухо Лебенталю, — и отомстить…
Тот отпрянул:
— Я не хочу даже думать об этом!
509-й усмехнулся:
— Тебя никто и не заставляет. Ты только добывай жратву.
Лебенталь помолчал немного. Потом сунул руку в карман, достал деньги, пересчитал их, держа перед самыми глазами, и протянул 509-му.
— Здесь три марки. Последние. Теперь ты доволен?
509-й молча взял деньги.
Лебенталь разложил на земле хлеб и картошку.
— Чертовски мало — на двенадцать человек. — Он принялся считать.
— На одиннадцать. Ломан уже ничего не хочет. Да ему и не нужно уже ничего.
— Хорошо. Одиннадцать.
— Отнеси все Бергеру, Лео. Они ждут.
— Ладно. Вот твоя порция. Будешь ждать, пока они не вернутся?
— Да.
— Время еще есть. Они пойдут обратно не раньше часа, а то и двух.
— Ничего. Я подожду здесь.
Лебенталь пожал плечами.
— Если они опять принесут столько же, так не стоит и ждать. За такие деньги я могу и в Большом лагере добыть то же самое. Это же надо — такие цены! Ну и стервы!
— Да, Лео. Я попробую в этот раз быть умнее.
509-й опять забрался под пальто. Ему было холодно. Хлеб и две картофелины он держал в руке. «Сегодня ночью я ничего есть не буду, — подумал он и сунул хлеб в карман. — Я подожду до завтра. Если выдержу, значит…» — Он не знал, что это значило бы. Что-то такое… Что-то важное. Он попробовал понять — что, но ничего не получалось; мешали две картофелины в руке, одна большая и одна крохотная. Они были сильнее его. Он не выдержал, сунул в рот маленькую картофелину и проглотил ее в мгновение ока. Потом начал медленно-медленно жевать большую. Он не ожидал, что голод после этого станет еще невыносимей. Ему как ветерану следовало бы давно усвоить это; так было каждый раз, и каждый раз в это не хотелось верить. Он облизал пальцы и в отчаянии укусил себя за руку, чтобы не дать ей выхватить из кармана хлеб. «На этот раз я не позволю себе сразу же проглотить весь хлеб, как раньше! — думал он. — Я подожду до завтра. Сегодня я выиграл поединок с Лебенталем. Ему пришлось отдать мне три марки. Меня еще не сломали. У меня еще есть воля. Если я выдержу и не съем хлеб до завтра, значит… — В голове его шумел тяжелый, черный дождь. — Значит.. — Сжав кулаки, он посмотрел на горящую церковь. — Значит… Вот оно! Наконец-то: значит, я не животное. Не мусульманин. Не просто ходячий желудок, ненасытная утроба. Я ведь уже… это ведь… — Слабость вновь навалилась на него, рассудок грозил уступить искушению. — Я уже говорил это Лебенталю, но тогда у меня еще не лежал в кармане кусок хлеба. Говорить легко… Это ведь… сопротивление… это ведь… попытка снова превратиться в человека… это — начало…»
Глава шестая
Нойбауер сидел за столом в своем кабинете. Его собеседник, капитан медицинской службы Визе, маленький, похожий на обезьяну, с веснушками на лице и растрепанными рыжеватыми усиками, устроился напротив. Нойбауер был не в духе. И в его жизни бывали такие дни, когда все валится из рук и все дела идут наперекосяк. Последние новости в газете были слишком уж уклончивыми; дома Сельма замучила его своим нытьем; Фрейя бесшумно, как привидение, ходила по квартире с подозрительно покрасневшими глазами; два адвоката закрыли свои конторы в его торговой фирме, а тут еще является этот несчастный врачишка и надоедает ему своими просьбами.
— Сколько же вам нужно людей? — буркнул он недовольно.
— Пока хватит шести. С достаточно высокой степенью истощения.
